Драматургия

                  Разговор с Мертвым

                            пьеса в двух действиях с эпилогом

                                                                

                           (Фрагмент)

            

Живой. А вот… Га…Ты…

Мертвый. Я?

Живой (безумно). Ты… Такой весь деятельный… такой последовательный… Урод ты!

Мертвый. Ха! Вот так ты заговорил теперь!

Живой. Как на тебя не плюй – ничего к тебе не липнет. Вот какая зверюка расписная! Вот ты мне ответь!

Мертвый. Спрашивай – отвечу.

Живой. А я уже не раз спрашивал. Только ты сразу хвостом своим пушистым виляешь.

Мертвый (мрачно). Ты про жену?

Живой Да! (Паясничая.) Да, про твою третью… Ой, прости, я не ошибся?

Мертвый. В чем?

Живой. Может, про четвертую… или пятую женушку. Просто я мог сбиться со счету. Ты же такой опытный муж и такой примерный семьянин.

Мертвый. Не сбился.

Живой (активно жестикулируя, говорит порывисто и пламенно, словно привлекая внимание большого количества людей). Прекрасно. Вот сейчас всем собравшимся будет очень любопытно. Судя по всему, сейчас нас ожидает крайне занятная история. И, вполне возможно, у нее будет совсем нетривиальный конец. Так что всем нам следует напрячь свой слух и заострить внимание. (Расплываясь в язвительной улыбке.) Ну. Все ждут. Не надо нас задерживать!

Мертвый (угрюмо). Чего ты ждешь?

Живой (преображаясь, обвинительно). Что же произошло в недрах этого освещенного небесами союза? Из-за жены пришлось отказаться от совести? Она заставила тебя выйти за рамки нашего закона? Что ты с ней сделал? ОТВЕЧАЙ!

Мертвый. Тебя интересует все с самого начала?

Живой. Конечно! Никто здесь никуда не торопится.

Мертвый (уходя в себя). Прошел год, как я расстался со второй женой. Наша контора процветала. Город строился, конкурентов было много, но мы были на лихом коне. Мы строили новые дома здесь. Уже брались за крупные заказы в других городах. Деньги текли почти рекой. Я складывал их так же легко, как и швырялся ими…

Живой. Опустим твои покупки и растраты. (Требовательно.) Дальше!

Мертвый. Женщины всегда доставались мне легко. Сейчас же они уже сами устраивали вокруг меня хороводные пляски. Они пропадали так же быстро, как и становились моими. Мне это казалось вполне естественным ходом вещей. Я не думал ни о будущем, ни о новой семье.

Живой. Внимание! Сейчас на сцену выйдет она!

Мертвый. Именно так она и вышла. Было морозное февральское утро. Я стоял в пробке на центральной площади. Мою машинку прижали к бордюрам. Я курил, поймал на волну «Найму» Джона Колтрейна, дворники из последних сил пытались прочистить лобовое от изморози. Я увидел ее справа, идущую по тротуару, к которому меня прислонили. Она шла на десятисантиметровой шпильке, в короткой дубленке и мини-юбке. Все волосы были уже мокрыми от снега. Крайне дивным выглядело то, что она была без рукавиц, но при этом не куталась в мех. Она просто скрестила ладони на поясе.

Живой. Ты пошел за ней?

Мертвый. Да, я оставил Колтрейна и свои изможденные дворники, и вышел ее догнать. Я сказал, что нельзя выходить в такой холод без рукавиц. Она ответила, что на таком холоде вредно курить. Я предложил ее подвезти до того места, куда она идет. Она сказала, что не доберется быстрее, если посидит в автомобильной пробке. Я спросил, где ее можно встретить. Она, подойдя к служебному входу нашего центрального театра, ответила: «Тут!»

Живой. Она была артисткой театра?

Мертвый. Я задал вопрос по-другому. Я сказал: «Вы работаете здесь?» Она смерила меня снисходительным взглядом и холодно сказала: «Я АКТРИСА». Потом развернулась и скрылась за дверью.

Живой. Она сразу поразила тебя?

Мертвый. Скорее удивила. В ней не было ничего примечательного. Ну, стройные ноги, приятное лицо, тихий голос… Все чересчур обычно - даже обыденно. В моей постели были десятки барышень, которые, выйдя на подиум соревноваться с ней в природной красоте, загнали бы ее в беспросветную тень…

Живой (нетерпеливо). Что же тогда тебя удивило?        

Мертвый. Этот ее снисходительный взгляд. Я не привык к такому обращению. Женщины на меня так не смотрели. Мужчин за подобное я вызывал на драку.

Живой. Тебя взяли за живое?

Мертвый. Да. Мне показалось, что на этот раз меня вызывают на бой. А я всегда принимаю вызов.

Живой (озаряясь). Значит, ты пошел на ее спектакль?

Мертвый. Да, в тот же вечер.

Живой. Но она не сказала, как ее зовут?

Мертвый. На этот вопрос мне ответил человек, дежуривший на служебном входе.

Живой. Как ее звали?

Мертвый. Наталья Каминская.

Живой (сильно удивляясь). Ка-ми-нска-я? Это та, которая…

Мертвый. «Главная актриса театра, культурное достояние всего города…»

Живой. Она была твоей женой?

Мертвый. Да, была. Но этого бы не случилось, если бы не…

Живой (снова требовательно). Если бы не что?

Мертвый. Если бы не первый ее спектакль, который я увидел. Понятно, что я мог бы выкупить билет в любую ложу. Даже если бы такого уже не было в продаже. Но я не видел в этом никакого смысла. Я и был-то до этого в театрах несколько раз. 

Живой (саркастично). Ну, конечно. Зачем театр человеку, у которого все есть!

Мертвый. Правильно. Поэтому я взял первый предложенный билет на место в конце зала. После третьего звонка я, спотыкаясь о чужые колени, пробрался туда. Надо сказать, что зал был битком.

Живой (приподнято). Общеизвестно, что почти все ее спектакли проходили при аншлагах!

Мертвый. Но я тогда этого еще не знал. Свет погас, музыка заиграла, на сцене появились актеры. Все было тоскливо и пусто - меня сразу начало клонить в сон. Но минут через десять на сцене появилась она.

Живой. И что?

Мертвый. Сперва она выдержала паузу, потом подняла глаза. Весь зал вытянулся в струнку и замер. Потом у него началась нервная дрожь. Только после этого она начала говорить. Она произносила монологи, смеялась, плакала, покидала сцену, возвращалась, и в конечном итоге даже была убита. И все это время зал находился у нее в плену. Открыв свой большой рот и выпучив глаза, он старался поглотить тот свет, который постоянно, меняясь в тонах, висел над ее телом.

Живой. Как нимб над головами святых!

Мертвый. Да. Очень похоже. На сцене она была не просто хорошей актрисой, которая удачно исполняет свою роль. Она была воистину НАСТОЯЩИМ… Настоящим Богом, только в женском обличии. И еще я ощутил одну самую важную вещь…

Живой (резко). Какую?

Мертвый. Я ощутил острую, напряженную, даже больную пульсацию мужского вожделения. Пульсацию, суммировавшую желания всех мужчин, забивших этот зал. И я понял, что все эти девчушки, подруги, жены и любовницы, которые сидели по левую или правую руку от своих спутников, - есть только компромисс с собой.

Живой (заинтересованно). Мужской компромисс?

Мертвый. Да. Такая хитрая сделачка. Небольшой договор, с целью облегчить себе жизнь. Ведь все они сейчас насладятся большим искусством, потом придут в свой уютный дом, лягут в теплую постель, прижмут или потискают хорошо знакомое легкодоступное женское тело, а утром, как ни в чем не бывало, отправятся за новой партией благополучия.

Живой. Но, на самом деле…

Мертвый. На самом деле, все они хотят только ОДНОГО. Покорить вот такую богиню. Заставить ее полюбить тебя. И, таким образом, возвеличиться самому. Но для этого нужна СИЛА особого толка. Сила, которую не купишь за деньги, не выменяешь на рынке, не вычитаешь в книжках, и не выпросишь у неба. Эту силу нужно растить самому. А быть сильным, а не казаться, - задача лишь для самых смелых и отчаянных…

Живой (легковесно). Безумцев, истинных героев, да? И ты же один среди них? Ты же отказался от компромиссов!

Мертвый. Я понял, что она должна стать моей. Теперь в моей жизни была только одна цель… Я готов был пойти на все.

Живой (рьяно). Да, свистать всех наверх, в атаку! Ты же пустил в ход весь арсенал, прежде чем она сдалась.

Мертвый. Конечно, весь. Впрочем, никаких особых ухищрений не потребовалось: букеты после спектаклей, шампанское на морозе, езда по ночному городу, коктейли на океанских островах, бриллианты на все пальцы. Все принималось ею непринужденно и сдержанно. Казалось, что она была подготовлена к любой, даже самой организованной и изящной атаке. Я не мог не потрясти, не удивить ее. Но она знала, к чему все идет, и была спокойна. Я чувствовал в ней понимание и согласие с тем, что рано или поздно я предъявлю на нее свои права.

Живой (ерничая, ощупывая воображаемое женское тело). А теперь, к нашей общей бескрайней радости, мы услышим про ТЕЛО БОГИНИ!

Мертвый. Первый раз я взял ее после четырех месяцев знакомства. Это было у нее на квартире. Она редко приглашала к себе, хотя и жила сама. Но в этот раз я настоял на своем позднем визите. Она жила в небольшой, но роскошно отделанной квартире. Я прошел в комнату. Она сварила кофе и принесла его на подносе. За все эти минуты мы обменялись только несколькими сухими фразами. Запах бразильских зерен был пьянящим, но я не стал дожидаться, пока кофе хоть немного остынет, и мы сможем его выпить.

Живой. Внимание, внимание! Становится все горячей.

Мертвый. Я подошел к ней и стал молча разрывать на ней одежду. С нижним бельем было совсем просто, а швы платья были потуже. Я уложил ее и привязал ей руки веревкой к спинке кровати. До сих пор не могу понять, как эта веревка оказалась в кармане моего пальто? А главное – зачем я ее привязывал? Я же понимал, что она никуда не убежит, и не будет сопротивляться, ЧТОБЫ Я С НЕЙ НЕ ДЕЛАЛ.

Живой (разгорячено). Да! Мы тоже уже возбудились, как следует!

Мертвый. В постели я всегда любил побеждать женщин. Ну, конечно, если не был уставшим или пьяным. В отличие от многих самолюбивых лентяев, я не засыпал сразу же после собственного самовыражения. Меня охватывало полное наслаждение только после того, как женщина скажет, что удовлетворена…

Живой (порицая). Перестань! Женщины не говорят об этом.

Мертвый. Говорят, но только телом. Если ты прислушиваешься к ней, то обязательно, после незначительных, веселых или же изнурительных стараний, уловишь некий замедленный выстрел, который настиг ее. Тогда она издаст протяжный сладостный стон. Или по-детски рассмеется. Или просто растает в твоих объятьях.

Живой. Это значит, что ты победил!

Мертвый. Нет, это значит, что она сдается.

Живой (жадно потирая руки). Когда же сдалась она?

Мертвый. Она не сдалась. Все мои усердия, которые переросли в тяжкие муки под утро, не открыли ее для меня. Нет, конечно, иногда она талантливо вскрикивала, ее тело нагревалось, глаза сияли. Но, беря ее, я не разу не почувствовал, что ВСЕЦЕЛО обладаю ею.   

Живой (весело). А! Не пробил, значит, защитные редуты! Ну, дальше что?

Мертвый. Дальше была свадьба. Через месяц после той ночи обвенчались. Город гудел. Все-таки ОНА выходит замуж! Три дня пиры устраивали.

Живой. Я думаю, многие из собравшихся могут что-либо припомнить об этих торжествах… (Решительно.) Но не будем размениваться на незначительные детали! Итак, полагаю, что поживать и добро наживать не вышло, а?

Мертвый. После свадьбы ничего не изменилось. Только жить стали вместе. А так: она в театре - я на работе. Я зарабатываю деньги, она – свой успех. Я так же ее сломать пытаюсь, а она как оловянный солдат – не гнется. Приемы, рестораны, новые люди, городские мужи ей ручку целуют, цыганский хор песни поет. А она по-прежнему все смиряет своим снисходительным взглядом, и на меня с пренебрежением косится. Мол, ты мне это зачем подсунул? Даже договаривался, чтобы ее в ящик всунули: сериалы, программы там всякие. А она - ну ладно, мол, сыграю, выступлю, хотя мне это и не надо.

Живой. А надо что?

Мертвый. Сцена. Только это ей было нужно. Только это будоражило ее кровь. Не знаю, чтобы с ней было, если бы она туда не могла выйти. Она даже заболевала летом всегда, когда в театрах сезон закрывают. Там она была единственной и незаменимой. На сцене она жила, блистала и продолжала властвовать. Я уже потом понял, почему она и слушать про переезд столицу не желала. Потому что на такой сцене у нее бы появились конкуренты. А она хотела владеть залом только сама. И поглощать его энергию без остатка.   

Живой. А все, что сцены не касается, пусть в сторонке постоит!

Мертвый (вскипая). Да провалится пусть все к чертям! Здесь дети голодают - она смолчит. Тут дом рухнул - она скривится. Горим, тонем, взрываемся, родных хороним, - а у нее нет времени печалиться и горевать. Она ведь роль новую учит! Я не видел, чтобы вне сцены она устроила скандал, закатила истерику, перебила посуду. Она все складывала себе внутрь. Складывала в свою жирную копилку. А уже на сцене трусила из этой прорвы всласть.

Живой (бодро). Хей, потише, пожалуйста! Давайте все соблюдать хладнокровие. Мы подходим к финалу. (Наступая.) Ты больше не мог этого терпеть, верно?

Мертвый. Мы прожили вместе почти три года. Я старался взглянуть на себя со стороны. Пытался внушить себе, что пора заканчивать. Что в жизни есть другие вещи помимо возможного счастья завоевать ее. Что нужно просто развестись, а потом спокойно отбеливать свою память от этого сна. Я скрывался в командировках, уходил в запои, спал с другими женщинами. Снова вспомнил таксистское прошлое, и сутками напролет мог возить людей по городу.

Живой (злорадствуя). Но ты был слишком хорошо посажен на крючок!

Мертвый. Да. Чем больше я трепыхался на этом крючке, тем глубже он впивался в мое тело. «Все равно, что бы ни было, я ее СДЕЛАЮ!»... Остальное было уже для меня не важно.

Живой (разводя руки в стороны, в сладостном предвкушении). И вот однажды…

Мертвый (подхватывая). Однажды я приехал к нам домой поздним вечером. В комнатах ее не было. Я пошел на звук струящейся воды, доносившийся из ванной. На защелку она никогда не закрывалась - я открыл дверь. Она принимала свою любимую просторную горячую ванну, полную пены, масел и благоухания. У нее были закрыты глаза. Лицо имело довольное, мечтательное выражение. Я замер на долю секунды. Показалась, что сейчас она НАСТОЯЩАЯ, как всегда, когда была на сцене. Но она резко встрепенулась и метнула взгляд в мою сторону.

Живой (пораженный взглядом  Мертвого). Почему ты так смотришь?

Мертвый. Она не спросила этого. Даже не испугалась. А может, виду не подала. Хотя не думаю. Она просто пристально смотрела на меня. Ее привычная снисходительность во взгляде сменилась на едкую гадливость и отвращение. Тогда…

Пауза.

Живой (подгоняя). Дальше!

Мертвый (почти отстраненно). Тогда я спросил у нее, думает ли она рожать мне детей? Она сказала, что про детей надо не думать, - их надо делать. И что это – исключительно мужской труд. Потом я сказал: «Зачем я был тебе нужен?» Она ответила, что любой, даже самой великой актрисе, на сцене нужны партнеры. Тоже самое касается и жизни. Тогда я задал последний вопрос. Любила ли она когда-нибудь кого-нибудь? Она сказала, что любовь к ней других людей была так огромна, что любить ей самой было не нужно. (Испуганно.) А потом…

Живой (резко). Дальше!

Мертвый. Я не хотел…

Живой (крича). Не останавливаться! Дальше!

Мертвый (становится все более испуганным). Я не хотел и даже не думал этого делать. Что-то мощное и безудержное внутри толкнуло меня к ней. Я схватил ее за голову и стал топить в воде. Она барахталась и извивалась, пытаясь высвободиться. Она била руками по воде, царапала меня пальцами. Но все было бесполезно. В моей смертельной хватке сосредоточилось слишком много силы. Почти кипящая вода ее ванны пронизывала мои руки льдом и холодом… (Останавливается.)

Пауза.

Живой (торжествующе). Да! ТЫ УБИЛ ЕЕ!

Мертвый (тяжело дыша). Нет…

Живой (крайне возмущенно). КАК?

Мертвый. Я не успел.

Живой (раздосадовано). Почему?

Мертвый. Она уже почти сдалась. Ее тело стало почти ватным под моими руками. Ей оставалось жить несколько секунд. И тут одна мысль прожгла меня всего как молния. Дух мой сдавило, и я сам перестал дышать. Я вдруг ясно увидел, что, даже убив Бога, нельзя ЗАСТАВИТЬ ЕГО полюбить тебя. Я разжал руки, и отпустил ее.

Живой (тоже тяжело дыша). И это конец?

Мертвый. Нет. Я выскочил из квартиры. Сел за руль и вдавил педаль газа. Я не чувствовал ни дороги, ни скорости, которую набираю. В моей голове все было прозрачно, но в то же время ничего не застревало. Я вылетел на широкий проспект с крутым, резким поворотом. Я отлично знал это место. Всегда вписывался в этот поворот легко. И при безумной скорости тоже. Но только не в этот раз. На повороте меня немного качнуло в сторону и понесло.

Пауза.

Мертвый. Они хотели перейти на другую сторону улицы. Их было двое. Матери было двадцать девять, дочери - пять. Они были в гостях у родни и возвращались домой. Я попытался дернуться куда-то в бок, но уже потерял управление. Мать скончалась сразу на месте. А дочь еще час пытались спасти, но удар был слишком сильным.

Живой. А ты?

Мертвый. После того, как их подбросило, машина влетела в фонарный столб и раскололась на две части. Я тоже погиб мгновенно. Даже боли не почувствовал.

Пауза.

Живой (гневно и злорадно). Вот! Вот мы все и дождались. Ты проклятый убийца. (Подходя к Мертвому и угрожая.) Ты нарушил наши законы. И заслуживаешь самого жестокого возмездия!

Мертвый (резко). С возмездием уже без тебя РАЗОБРАЛИСЬ. (Горько ухмыляясь.) И кто это меня надумал обвинять? Ты! Ха! Беззубая душонка! Ты хотя бы просил прощение у мертвых?

Живой (тушуясь). Нет. Я не…

Мертвый (яростно). Ты и представить себе ЭТОГО не можешь!

Живой (пятясь назад). Это сложно…

Мертвый. Что такое месяц умолять о встрече? Что такое каждый день приходить К НИМ в дом и только молчать и плакать, потому что ты сказать ничего не можешь? Что такое слышать, что тебя прощают за свою смерть, но никогда не смогут простить за смерть своей дочери? И не из-за ее мук, а из-за того, что, благодаря тебе, она не успела даже вырасти.


Запомни планету Земля… уходя под воду                                                          по тексту Д. Коупленда

                              (сценическая редакция А. Боброва)

Действующие лица:

Капитан Смит

Вахтенный офицер Мэрдок

Клэр, пассажир

Дег, пассажир

Энди, пассажир

Музыкант струнного оркестра.

Действие происходит на судне «N».

Сцена 1. Капитанский мостик. Капитан Смит сидит на стуле, повернутый на одну четверть в сторону зрительного зала. В правой руке, свисающей параллельно ножке стула, у него зажат револьвер. Входит Мэрдок. Останавливается за спиной капитана.

Мэрдок (отдавая честь). Сэр! Все в порядке, сэр! «Грейт Истерн» заметил наши сигнальные ракеты. Этот корабль уже в миле от нас. Я отдал приказ команде: готовить пассажиров к эвакуации. Пострадавших почти нет… (Тише.) Капитан, нам нужно покинуть судно. Через час оно будет под водой… Капитан! Вы слышите, капитан? (Осторожно ступая, обходит стул кругом. Глядя на капитана.) Сэр… (Отдает честь.)

Сцена 2. Одна из кают третьего класса. Сверху доносится музыка струнного оркестра. Клэр, полулежа, покрывает ногти розовым лаком. Энди сидит рядом и рассматривает пол каюты. Дег стоит в стороне от них, курит и прислушивается к тому, что происходит наверху – на палубе корабля.

Дег. Что это они распиликались? Думают, Бах сделает панику менее стихийной?

Клэр. А, по-моему, это замечательно. Пусть люди слышат прекрасное даже на пороге смерти. (Демонстрируя Энди накрашенные ногти.) Как вышло?

Энди. Неплохо.

Дег. Исходя из этой философии, ты решила прихорошиться?

Клэр. Нет, милый. Просто не вижу причины, мешающей мне привести пальцы в порядок.

Дег. Что-то ты совсем не беспокоишься. Не то, что наш дорогой Энди. А? О чем задумался, дружище?

Энди. Все-таки отвратительное это дело. Ни разу не влюбиться за всю свою жизнь.  

Клэр. Мы с тобой очень старались, милый. Но ничего не вышло – так случается.

Дег. Mademouselle, не хотите ли вы сказать, что мы с вами не совершали аналогичных попыток? Да, мы не влюбились, но мы стали друзьями, и тем самым избежали тривиальности.

Клэр. Может, хватит находиться в режиме «отключения от других»?

Дег. Это он начал.

Клэр. Давайте развлечемся, наконец… Вот вы мне скажите. Корабль ушел на дно. Мы погибли, и начали летать в том новом мире. Так вот, расскажите мне, чем вам запомнилась Земля?

Энди. Не понимаю.

Клэр. Какое мгновение олицетворяет для тебя всю суть твоей жизни на этой планете? Что ты унесешь с собой? Поддельные переживания, которые покупаются за деньги, - типа спуска на байдарках по водопаду или катания на слонах в Таиланде, - не в счет. Я хочу услышать рассказ об одном кратком мгновении твоей жизни, доказывающем, что ты и вправду жил.
     Дег. У меня есть пример. Это произошло в Кингстоне, провинция Онтарио. (Он снова закуривает.) Мы с отцом остановились на бензоколонке, и мне было поручено залить бензобак. Для меня эта задача была сопряжена с огромной ответственностью. Есть некий тип постоянно простуженных мальчишек-недотеп, которые так толком ничему и не научаются: ни тебе бензобак залить, ни рыболовную леску распутать, - таков был и я. Итак, отец в киоске покупал карту, а я - снаружи - чувствовал себя настоящим мужчиной и гордился тем, что пока ничего не натворил - не поджег бензоколонку или типа того, - а бак был уже почти полон. Отец вышел в тот момент, когда я закачивал последние капли, - и тут пистолет просто-таки взбесился. Начал заливать все вокруг. До сих пор не знаю почему, но он брызгал как ненормальный бензином, брызгал на мои джинсы и кроссовки, на наши номера, на цемент под ногами - все было облито вроде как пурпурным ликером. Отец все видел, и я подумал, что сейчас мне будет выволочка. Я почувствовал себя маленьким-маленьким. Но вместо этого он улыбнулся и сказал: «Эх, старик. Правда, бензин обалденно пахнет? Закрой глаза и вдохни. Чистый-чистый. Будущим пахнет.» Я так и сделал - закрыл глаза, как он велел, и глубоко вдохнул. И в это мгновение увидел яркий оранжевый свет солнца, проникающий сквозь веки, и почувствовал запах бензина - у меня аж ноги подкосились. Это был лучший момент моей жизни, и если вы меня спросите (всей душой надеюсь, что спросите), я скажу, что рай просто обязан быть похож на эти несколько секунд. Иначе мне он на фиг не нужен. Вот чем мне запомнится Земля.

Энди. Бензин был обычный или этилированный?

Дег. Обычный.

Энди. Отлично.

Клэр. А я унесу с собой снег.

Дег. Снег?

Клэр. Я никогда не забуду, как увидела снег впервые. В двенадцать лет. Я приехала погостить к матери в Нью-Йорк и стояла на пешеходном островке посреди Парк авеню. До этого я никогда не выезжала из нашего маленького городка. Огромный город меня зачаровал. Я смотрела, задрав голову, на здание Пан-Америкэн и размышляла о том, что вес распределен уж очень неравномерно: башни и лифты; сталь, камень, цемент… Эта мысль вогнала меня в дрожь. Но как раз в этот момент братец Брайан дернул меня за рукав - зажегся зеленый свет для пешеходов. И когда я повернула голову, чтобы видеть, куда иду, мне в лицо - хло-оп! - ударилась первая в моей жизни снежинка. Она растаяла у меня в глазу. Я сначала даже не поняла, с чем это столкнулась, но потом увидела миллионы снежинок - белых, пахнущих озоном, тихо спускавшихся сверху, точно обрывочки кожи, сброшенной ангелами. Даже Брайан остановился. Машины сигналили нам, но время замерло на месте. Так что, если я унесу с Земли одно-единственное воспоминание, это будет то мгновение. По сей день, я считаю, что мой правый глаз заколдован. 

Дег. Твой правый, Клэр, всегда внушал мне беспокойство. Твоя очередь, Энди.

Энди. Когда-то каждое лето в Такома-парке мы с отцом налаживали старый коротковолновый приемник. На закате мы протягивали через сад проволоку и привязывали к липе - получалась антенна. Мы перебирали все частоты, и если пояс Ван-Аллена не создавал помех, ловилось буквально все: Йоханнесбург, Радио-Москау, Япония, Пенджаб. Но чаще всего мы принимали сигналы из Южной Америки, всякую там забавную музыку призраков - болеро-самбу по трансляции из ресторанов Эквадора, Каракаса или Рио. Звук был тихий-тихий, но чистый. Как-то вечером мама вышла на террасу в розовом сарафане, держа в руках полный стеклянный кувшин лимонада. Отец подхватил ее, и они закружились под самбу - мама даже лимонад не поставила. Она взвизгивала, но ей было приятно. Мне кажется, она наслаждалась легким привкусом риска, который придавала танцу опасность разбить кувшин. Стрекотали сверчки, за гаражом гудели провода высоковольтной линии, и только мне, мне одному принадлежали мои, в ту минуту совсем юные, родители, и эта тихая музыка, похожая на рай: далекая, отчетливая, ускользающая сквозь пальцы, она пришла из того неведомого места, где вечно стоит лето, где красивые люди только и делают, что танцуют, и куда, даже если очень захочется, невозможно позвонить по телефону. Вот что для меня Земля. 

Дег. Хорошо зарядил, дружище…

Сцена 3. Палуба корабля. Музыкант играет на скрипке печально-нежную мелодию. Заканчивает играть. К нему быстрыми шагами подходит Мэрдок, и что-то шепчет на ухо. Также быстро идет в сторону. Останавливается, поворачивается к музыканту.

Мэрдок. Вы поняли меня? Капитан приказал играть до самого конца… и погромче!

Музыкант. Бах подойдет?

Мэрдок. Играйте что угодно! Главное – громко! Насколько мне известно, ваш оркестр получает на судне немалый гонорар, так что…

Музыкант. В такие минуты играют не за деньги, мистер Мэрдок.

Сцена 4. Капитанский мостик. Капитан Смит, повернутый профилем к зрительному залу, стоит, облокотив руки на спинку стула. На мостик вбегает Мэрдок.

Мэрдок (запыхавшись). Капитан, пробоина слишком велика! Шесть водонепроницаемых отсеков  прорезаны. Телеграфный сигнал не передается. Пассажиры уже знают, что… На судне очень много женщин и детей. У нас слишком мало спасательных шлюпок…

Смит. Мистер Мэрдок!

Мэрдок. Да…

Смит. Вы забыли отдать честь, мистер Мэрдок!

Мэрдок (отдает честь).  Да, сэр! У нас большая пробоина…

Смит. Прикажите расчехлить спасательные шлюпки.

Мэрдок. Да, сэр.

Смит. И пусть оркестр на палубе играет погромче.

Мэрдок. Не понял, сэр.

Смит. Прикажите оркестру играть музыку громче!

Мэрдок. Есть… Это все, сэр?

Смит. Все, Мэрдок. Идите выполняйте.

Мэрдок отдает честь и стремительно уходит. Капитан Смит достает из кителя револьвер.

Музыка. Занавес.